Большая биографическая энциклопедия - надеждин николай иванович

(1804—1856) — многосторонний ученый и критик, сын священника Рязанской губернии, воспитанник Рязанской духовной семинарии и Московской духовной академии. Был преподавателем в Рязанской духовной семинарии, потом домашним наставником в Москве. Уже в Академии Н., под руководством Ф. А. Голубинского, познакомился с немецкой философией, из которой, по его собственным словам, почерпнул взгляд на историю человечества, как на процесс выработки идей, под влиянием условий времени и места, и стал заниматься изучением истории гражданской и церковной. Сойдясь с Каченовским (см.), Н. написал для "Вестника Европы" статью о торговых поселениях итальянцев на северном Черноморье, а затем с 1828 по 1830 г. — ряд критических статей по современной литературе. В 1830 г. Н. сотрудничал в "Московском Вестнике" Погодина, в 1831 г. основал журнал "Телескоп", при котором, в качестве приложения, издавалась "Молва" (см. соотв. статью). Каченовский внушил Н. мысль примкнуть к Университету, и его диссертация о романтической поэзии ("De роeseos, quae Romantica audit, origine, indole et fatis", M. 1830; извлечения — в первых книжках "Вестн. Европы" и "Атенея" того же года), написанная на степень доктора по словесному факультету, находилась в связи с его критическими статьями в "Вестн. Европы". С начала 1832 по 1835 г. Н., в звании ординарного профессора, читал в Московском университете теорию изящных искусств, археологию и логику. Н. не читал по тетрадке, как профессора того времени: его лекции были блестящими импровизациями, производившими глубокое впечатление на слушателей, хотя некоторые из них (К. Аксаков) и находили впоследствии в чтениях Н. отсутствие серьезного содержания. В 1836 г. "Телескоп" был запрещен за "Философические письма" Чаадаева, а Н. сослан в Устьсысольск. Этим закончилась деятельность Н. как критика и публициста. Уже в первой своей критической статье: "Литературные опасения за будущий год", появившейся в №№ 21 и 22 "Вестн. Европы" 1828 г. за подписью: "Экс-студент Никодим Надоумко", как и в последовавших за ней разборах поэм Подолинского, "Полтавы", VII-й главы "Евгения Онегина" и проч., Н. выступил с резким отрицанием всей тогдашней литературы, находя, что в прославленных поэмах того времени нет ни тени художественного единства, нет идеи, нет лиц, ясно понятых самим автором, нет выдержанных характеров, наконец, — нет и действия: все бессвязно, вяло, бледно и натянуто, несмотря на кажущийся блеск и жар (см. Критика). Выступая против господствовавшего тогда в нашей литературе романтизма, Н. доказывал, что и классицизм, и романтизм имели крупное историческое значение, представляя две стороны развития человеческого духа и являясь в то же время отражением двух различных миров — античного и средневекового; новейший же франц. романтизм так же мало похож на романтизм средних веков, как псевдоклассическая литература на греческую, и является жалкой подделкой под истинный романтизм, возрождение которого в наше время столь же нелепо, как и восстановление классицизма. Являясь последователем Шеллинга, Н. в числе тезисов своей диссертации выставил известное положение: "Где жизнь, там и поэзия"; утверждал, что творческая сила есть не что иное, как "жизнь, воспроизводящая саму себя"; заговорил об идее, как душе художественного произведения, о художественности, как сообразности формы с идеей; рассматривал литературу, как одно из частных проявлений общей народной жизни; требовал, чтобы она сознала свое назначение — быть не праздной игрой личной фантазии поэта, а выразительницей народного самосознания. Бедность нашей поэзии Н. приписывал недостатку серьезной и сильной общественной жизни. На вопрос о том, дает ли русская старина поэтический материал для обновления народного духа в литературе, Н. отвечает отрицательно. История удельной Руси представляет собой период чисто физического расширения, лишенный действительной жизни: последняя требует "могущественного начала духа", которого тогда не было. В московском периоде физиономия русской народности еще не установилась; это только подготовительная ступень к действительно государственной истории, открываемой Петром Великим. Что касается до народной литературы, то в древнем периоде русской истории ее не было, потому что народный язык не подвергался литературной обработке. Св. Писание было принесено к нам на церк.-славянском яз., на котором возникла у нас и письменность; народная речь долго, поэтому, не могла развиться "в живую народную словесность". Обращаясь к современности, Н. спрашивал: "Как быть литературе русской, когда нет еще языка русского". Улучшению языка может содействовать более широкая литературная жизнь и критика. Лексическому его обогащению должны послужить родственные славянские языки, синтаксическому улучшению — народная песня, поговорка, прибаутка. В баснях Крылова и романах Загоскина Н. видел первые и блестящие опыты возведения простонародного языка на ступень литературного достоинства. Начав писать в журнале Каченовского, который находился тогда в полном пренебрежении, считался защитником всего устарелого и бездарного в литературе, врагом всего современного и даровитого, — Н. приобрел репутацию зоила и педанта, сделался предметом едкой критики Полевого и колких эпиграмм Пушкина ("Притча", "Мальчишка Фебу гимн поднес"). Вскоре, однако, Пушкин понял, что в злейшем его враге кроется преданнейший друг, и поместил в "Телескопе" известную полемическую статейку под псевдонимом Феофилакта Косичкина. "Телескоп" продолжал развивать идеи, выраженные Н. в его ранних статьях, но имел только ограниченный успех: критика его долго не проникала в публику. На крупное значение Н. в истории русской литературы впервые указал лишь в год его смерти Чернышевский ("Очерки гоголевского периода русской литературы", в "Современнике" 1855—56 гг.; отд. изд., СПб., 1892), приписывающий ему значение учителя и образователя Белинского. Некоторые отрицают преемственную связь между Белинским и Н. Правильное решение между двумя крайностями заключается, по мнению П. Н. Милюкова ("Русская Мысль", 1895, № 4), в том, что Н. примкнул к тому умственному движению, которое выразилось в шеллингизме, но опоздал принять ближайшее участие в выработке основных идей нового миросозерцания, представителями которого ужe в середине 1820-х годов были у нас Велланский, Галич, Давыдов, М. Г. Павлов, Веневитинов, кн. В. Ф. Одоевский. Во всяком случае, нельзя не признать, что именно под влиянием Н. литературная критика перестала ограничиваться беглыми заметками, основанными на личных впечатлениях, а не на теоретических началах. Даже враги Н. (напр. "Телеграф" Полевого) незаметно для самих себя стали повторять его мысли и вместе с тем распространять их в обществе, подготовляя почву для усвоения критики Белинского. Н. — один из талантливейших русских людей. Обширные сведения, исторические, богословские и литературные, соединялись в нем с большим остроумием и сильным теоретическим умом. Несимпатичной его чертой был "приторный патриотизм", приводивший его к таким выходкам, как опоэтизирование русского кулака; он повторял обычную фразеологию тогдашней официальной народности и развивал бюрократические взгляды на народность, не всегда в согласии с основными своими воззрениями. Вообще он не отличался твердостью убеждений. В ссылке Н. пробыл год, написав за это время около ста статей для "Энциклопедического Словаря" Плюшара и несколько замечательных исследований для "Библиотеки для Чтения" 1837 г. ("Об исторических трудах в России", "Об исторической истине и достоверности", "Опыт исторической географии русского мира"). Затем он прожил несколько лет в Одессе, работая по истории юга России в "Одесском обществе любителей истории и древностей". В 1840—41 г. Н., по поручению Д. М. Княжевича, совершил обширное путешествие по славянским землям и в венских "Jahrbucher für Litteratur" (1841 г., т. XCI) поместил статью о наречиях русского языка, до сих пор не потерявшую своего значения. В 1843 г. Н. сделался редактором "Журнала Министерства Внутренних Дел", в котором напечатал ряд ценных трудов по географическому, этнографическому и статистическому изучению России ("Новороссийские степи", "Племя русское в общем семействе славян" [т. I], "Исследования о городах русских" [т. VI — VII], "Объем и порядок обозрения народного богатства" [т. IX] и др.). Вместе с тем Н. сделался при министре Л. А. Перовском своего рода сведущим человеком по историческим и религиозно-бытовым вопросам. Из работ Н., явившихся результатом официальных поручений министерства, опубликованы две: "Исследование о скопческой ереси" (СПб., 1845) и "О заграничных раскольниках" (1846); обе перепечатаны в "Сборнике правительственных сведений о раскольниках" Кельсиева (Лондон, 1860—62). Записка о заграничных раскольниках, для составления которой Н. в 1845—6 гг. ездил за границу, представляет много ценных сведений о положении липован накануне основания белокриницкой иерархии. Она проникнута всецело теми воззрениями на раскол, которые господствовали в тогдашних правительственных сферах. В записке Н. имеются намеки о том, как он, живя между раскольниками, "в их селениях и домах", выведывал то, что ему нужно было знать, тщательно скрывая цель своих розысков. С конца 1848 г. Н. был председательствующим в отделении этнографии Географического общества, в изданиях которого он принимал деятельное участие, как редактор "Географических Известий" и "Этнографического Сборника" (1853). В статье "Об этнографическом изучении русского народа" ("Записки Русского Географического Общества", кн. 2, СПб., 1847) Н. широко намечает объем науки этнографии и ее разветвления по разным сторонам народной жизни (изучение народности со стороны историко-географической, со стороны народной психологии, археологии, быта и проч.). Он дал несколько образцовых трудов по исторической географии и составил этнографическую программу, рассылка которой доставила Географическому обществу массу ценных данных. Направление Н. в этой области А. Н. Пыпин ("Истории русской этнографии", т. I) характеризует как этнографический прагматизм, стремившийся исходить из непосредственных, точных фактов, и приписывает ему большую долю того улучшения приемов наблюдения и собирания этнографических материалов, какое замечается в последующих трудах наших изыскателей. Сочинения Н. никогда собраны не были. В первые 2—3 года своей литературной деятельности Н. печатал довольно много стихотворений в духе Шиллера, слабых с точки зрения художественной. В издании "Сто русских литераторов" (т. II, СПб., 1841) помещен рассказ Н. "Сила воли". Его автобиография (неоконченная) напечатана с дополнениями П. С. Савельева и со списком работ Н. в "Русском Вестнике" (1856 г., март).

См. еще ст. Я. Попова в "Ж. М. Н. Пр.", 1880 г., № 1 — о службе Н. в московском университете), С. Трубачева в "Историческом Вестнике" (1889 г., №№ 8 и 9), М. М. Филиппова в "Русском Богатстве" (1894 г., № 9).

{Брокгауз}

Надеждин, Николай Иванович

[1804—1856] (псевдоним Никодим Недоумко с Патриарших прудов) — русский литературный критик 30-х гг. прошлого столетия, профессор словесных наук Московского университета. Род. в семье сельского дьякона, учился в рязанском духовном училище и Московской академии, по окончании которой преподавал богословие в рязанской семинарии. Начало лит-ой деятельности Н. относится к 1828, когда он выступил в "Вестнике Европы" Каченовского (№№ 21 и 22) со статьей "Литературные опасения за будущий год". После ряда критических работ Н. написал диссертацию на латинском яз., отрывки которой известны под названием "О настоящем злоупотреблении и искажении романтической поэзии", получил после ее защиты степень доктора словесных наук и был назначен в Московский университет [1831] профессором по кафедре изящных искусств и археологии. Одновременно П. организовал журнал "Телескоп" (см.) и его приложение "Молву". Литературно-критическая деятельность Н. продолжалась до 1836, когда за помещение "Философических писем" П. Я. Чаадаева "Телескоп" был закрыт и Н. сослан в Усть-Сысольск. По возвращении из ссылки в 1838 Н. занимался этнографическими и историческими исследованиями, в частности историей религии; с 1842 редактировал "Журнал Министерства внутренних дел".

Являясь одним из ранних сторонников реалистической критики, Надеждин своими первыми лит-ыми выступлениями возглавил борьбу против господствовавшего в то время в русской литературе романтизма.

Отвергая романтическое "душегубство", развиваемое в бесчисленных вариациях, Надеждин требовал заменить все это существенным достоинством и величием изображаемых предметов. Нападая на Полевого, на романтиков, Н. нападал на первых порах и на Пушкина, критикуя последнего за скитанья по "керченским острогам, цыганским шатрам и разбойническим вертепам" и за малоидейные поэмы вроде "Графа Нулина". Пушкин отвечал Н. злыми эпиграммами ("Притча", "Мальчишка Фебу гимн поднес" и др.). После "Полтавы" и особенно "Бориса Годунова" отношение Надеждина к Пушкину изменилось. Борьба Надеждина против Полевого и Пушкина — отражение борьбы буржуазной демократии с ограниченностью промышленной буржуазии и либерального дворянства, Надеждин настаивал на необходимости философского углубления литературной критики. Для него характерно воззрение на общественный процесс как на развитие, характерно признание, что история человечества "...есть не что иное, как беспрестанное движение, непрерывный ряд изменений". Отсюда — исторический подход к действительности. Его принцип — "сознательное творчество, руководствующееся отчетливым пониманием минувшего". Нужно, чтобы "история почиталась не простым только поминанием упокойников, но учительницей настоящего и истолковательницей будущего". Считая искусство выражением жизни, II. для русской литературы выставил три принципа: естественность, оригинальность, народность. Естественность есть не что иное, как реализм, народность — требование национального искусства. Соответственно этим требованиям основными жанрами литературы Н. выдвигал повесть и роман. Н. жестоко осмеял Ф. Булгарина, пытавшегося "Иваном Выжигиным" подделаться под народность.