Сводная энциклопедия афоризмов - марк аврелий

Не пошел я в общие школы, а учился дома у хороших учителей и понял, что на такие вещи надо тратиться не жалея.

Самая продолжительная жизнь ничем не отличается от самой краткой. Ведь настоящее для всех равно, а следовательно, равны и потери — и сводятся они всего-навсего к мгновенью. Никто не может лишиться ни минувшего, ни грядущего. Ибо кто мог бы отнять у меня то, чего я не имею?

Все от века единообразно и вращается по кругу, и безразлично, наблюдать ли одно и то же сто лет, двести или бесконечно долго. (…) И долговечнейший, и тот, кому вот-вот умирать, теряет ровно столько же.

Каждое дело исполняй как последнее в своей жизни.

Жизнь — борьба и странствие по чужбине; посмертная слава — забвение.

Кто чувствует и вдумывается поглубже, что происходит в мировом целом, тот вряд ли хоть в чем-нибудь из сопутствующего природе не найдет, что оно как-то приятно пристроено. (…) Своими здравомысленными глазами он сумеет увидеть красоту и некий расцвет старухи или старика, и прелесть новорожденного.

Не сделаешь ничего человеческого хорошо, не соотнеся это с божественным, и наоборот.

Жить, не рассчитывая на тысячи лет. Нависает неизбежность. Покуда жив, покуда можно — стань хорош.

Что же такое вечная слава? Сущая суета. (…) Все мимолетно: и тот, кто помнит, и то, о чем помнят.

Вот сказал бы тебе кто-нибудь из богов, что завтра умрешь или уж точно послезавтра — не стал бы ты ломать голову, как умереть именно послезавтра, а не завтра, если ты, конечно, не малодушен до крайности. В самом деле, велик ли промежуток? Точно так же через много лет или завтра — не думай, что велика разница.

Несчастный я, такое со мной случилось! — Нет! Счастлив я, что со мной это случилось, а я по-прежнему беспечален, настоящим не уязвлен, перед будущим не робею. Случиться-то с каждым могло такое, но беспечальным остаться сумел бы не всякий.

Ни с кем не случается ничего, что не дано ему вынести.

Нет (…) ничего устойчивого, а рядом с нами безмерная бездна прошедшего и грядущего, в которой все исчезает.

Хоть бы и с трудом тебе давалось что-нибудь — не признавай это невозможным для человека, а напротив, что возможно и свойственно человеку, то считай доступным и для себя.

Азия, Европа — закоулки мира. Целое море — для мира капля. (…) Всякое настоящее во времени — точка для вечности.

Нет, что они делают! — людей, живущих в одно с ними время и вместе с ними, они хвалить не желают, а сами тщатся снискать похвалу у потомков, которых они никогда не видели и не увидят. Отсюда совсем уже близко до огорчения, что предки не слагали тебе похвальных речей.

Кто видел настоящее, тот уже видел все, бывшее в течение вечности, и все, что еще будет в течение беспредельного времени.

Город и отечество мне, Антонину, Рим, а мне, человеку, мир.

Каждый стоит столько, сколько стоит то, о чем он хлопочет.

Скоро ты забудешь обо всем, и все, в свою очередь, забудет о тебе.

Лицо, искаженное гневом, есть нечто совершенно противоестественное. Если такое выражение повторяется часто, оно как бы умерщвляет человеческий облик, совершенно погашает его, так что никоим образом нельзя его восстановить. Из этого уже можно понять, что оно противоречит разуму.

О боли: что непереносимо, уводит из жизни, а что затянулось, переносимо.

Как морской песок ложится покровом поверх прежнего, так прежнее в жизни быстро заносится новым.

Безразлично, будешь ли ты наблюдать человеческую жизнь в течение сорока лет или же десяти тысяч лет. Ибо что увидишь ты нового?

Представь себе, что ты уже умер, что жил только до настоящего момента, и оставшееся время жизни, как доставшееся тебе сверх ожидания, проводи согласно с природой.

Люби только то, что случается с тобой и предопределено тебе. Ибо что могло бы более соответствовать тебе?

Искусство жизни более напоминает искусство борьбы, нежели танцев. Оно требует готовности и стойкости и в отношении к внезапному и непредвиденному.

Вполне возможно стать богоподобным человеком, оставаясь никому не известным.

Совершенство характера — (…) чтобы всякий день проводить как последний.

Боги бессмертны, а не сетуют, что уж придется им целую вечность терпеть вечно великое множество прескверных людей; более того, боги всячески о них заботятся; а ты, который вот-вот прекратишься, зарекаешься.

Смешно, стараясь избежать чужой порочности — что невозможно, не стараться избежать своей собственной — что вполне возможно.

Ты сделал добро, другому — сделано добро. Что же ты, как безумный, ищешь что-то третье сверх этого? чтобы еще и знали, как хорошо ты сделал, или чтобы получить что-то взамен?

Люди будут делать одно и то же, как ты ни бейся.

Старайся расположить к себе современников. Те, кто предпочитает гнаться за славой у потомства, забывают, что грядущие поколения ничем не будут отличаться от настоящего, которым они тяготятся. И эти поколения тоже смертны.

Хочешь, чтобы тебя хвалил человек, который за один час трижды тебя обругает? хочешь нравиться тому, кто сам себе не нравится?

Люди рождены друг для друга. Значит, переучивай или переноси.

Либо боги ничего не могут, либо могут. Если не могут, зачем молишься? А если могут, почему бы не помолиться лучше о том, чтобы не бояться ничего такого, ни к чему такому не вожделеть и ни о чем таком не печалиться?

Погрешающий погрешает против себя; несправедливый, делая себя злым, делает себе зло.

Когда тебя возмутит чье-то бесстыдство, тотчас же спроси себя: «Возможно ли, чтобы в мире не было людей без стыда?» Нет, невозможно. Не требуй же невозможного.

Если делаешь добро человеку, чего еще хочешь? мало тебе сделать нечто сообразное со своей природой — еще ты мзды себе ищешь? все равно как глаз требовал бы плату за то, что смотрит, или ноги — за то, что ходят.

Тот, кто во всем следует разуму, не суетлив и в то же время деятелен, весел и вместе с тем уравновешен.

Все происходящее ничем не отличается от происходившего ранее и имеющего произойти в будущем. (…) Повсюду одно и то же, только действующие лица другие.

Нет такого счастливца, чтобы по смерти его не стояли рядом люди, которым приятна случившаяся беда. Был он положителен, мудр — так разве не найдется кто-нибудь, кто про себя скажет: «наконец-то отдохну от этого воспитателя. Он, правда, никому не досаждал, но я-то чувствовал, что втайне он нас осуждает».

Презирающие друг друга — друг другу угождают, а желающие превзойти друг друга — пресмыкаются друг перед другом.

Я часто дивился тому, что каждый, любя себя больше других, в то же время своему убеждению о себе придает меньшее значение, нежели убеждению других (…) Мы более стесняемся своих ближних — что-то они подумают о нас, — нежели самих себя.