Краткие содержания произведений - ольга форш - одеты камнем

из себя же весьма пригож, вроде итальянца: глаза горят, а брови союзные. Родом он былиз Бессарабии: по отцу не то румын, не то молдаванин.Загадочность судьбы Михаила давно волновала исследователей. Один из них ещё в 1905 годуобращался в печати ко всем, прося дать хоть какие-нибудь сведения об этом деле.

Я ещё не был готов. Только сейчас я могу сказать громко: предатель Михаила Бейдемана— я.Я живу в большом доме, имеющем историческое прошлое. Сын моего сослуживца, товарищ ПетяТулупов, пристроил меня жильцом-нянькой к внучатам Ивана Потапыча, бывшего лакея последнеговладельца. Когда я не на промысле, то можно писать. А промысел у меня один —подаяние.В первый раз я увидел Михаила, когда новичков провели мимо меня в баню. Он выделялсясреди всех, и показался мне очень красив. После оказалось, что кровать его рядом с моей.

В тот первый вечер в дортуаре читали вслух «Князя Серебряного». Михаил резко отозвалсяоб этом произведении. «Расписной пряник на розовой водице», — презрительно сказал он.

В Михаиле не было переходов. Всё обличало в нём глубокую неуравновешенность души. Но,

может быть, как раз это его качество и притягивало меня неодолимым очарованием. Некий злойгений толкнул меня познакомить его с отцом Веры — Лагутиным.Моя тётушка, графиня Кушина, собирала по воскресеньям салон, в котором бывали всезнаменитые люди того времени. Бывал у тётушки и Достоевский. По дороге к тётушкея просил Михаила выражать своё мнение без резкости, а лучше хранить его при себе. Михаилмоей просьбы не выполнил. Разгорячённый разговором с Достоевским, он произнёс горячую речьо социализме. Неизвестно, каков был бы финал этого выступления, если бы не произошлаодна случайность. Лакей, подносивший тётушке огромный чайник кипятку, поскользнулся и долженбыл обварить Лагутина, если бы не Михаил. Он заслонил собой старика и получил весь чайниккипятку на свою правую руку. Тётушка засучила рукав Михаилу и стала делать ему перевязку.

Именно тогда я увидел у него на руке, немного выше запястья, родинку, в точности похожуюна паука. Откланиваясь, Достоевский пригласил Михаила к себе для продолжения разговора,

а старик Лагутин позвал его на каникулы в своё имение. Среди гостей был только одинчеловек, на которого обваренная рука Михаила не произвела действия, затушевавшего дерзкуюфразу о социализме. Это был молодой красавец, генерал, граф Пётр Андреевич Шувалов, начальниктретьего отделения.Михаил наотрез отказался посещать салон тётушки. Ко мне он тогда серьёзно не относился. Ужетогда все чувства у Михаила были только средством для приближения к злодейскому замыслу,

которым он был одержим… Сейчас я спрашиваю себя: а что, если был прав Михаил, отдав своюсвободу, свой смелый разум за эту новую жизнь.В тот год Вера кончала Смольный институт, и я повёл Михаила на очереднойрождественский бал. Именно там он познакомился с Верой. У Веры с Михаилом сразу жевышел серьёзный разговор. Иначе и быть не могло: Вера прочла бездну книг. Будучи внучкойдекабриста, она особенно относилась ко всем либеральным бредням, а в столике у неё былзаперт томик Рылеева.Балы в Смольном часто посещал император Александр II. Случилось это и в тот вечер. Однаиз классных дам, молодая весёлая итальянка, разрешала девушкам видеться в своей комнатес братьями и кузенами. Туда мы и отправились во время одного из антрактов, прихвативс собой глупенькую Кити. Из-за дверей смежной комнаты мы услышали голоса: женскийплачущий и утешающий мужской — прерываемые звуками поцелуев. Даже в этом любовном лепетенельзя было не узнать голос Александра II. Мы кинулись к выходу, но Михаил с искажённымлицом и горящими глазами остался. Из коридора мы слышали, как дверь в смежную комнатуотворилась, кто-то вышел, и глухой голос Михаила произнёс: «Это низость!». Потом мимо насторопливым, убегающим шагом прошёл государь. Михаил исчез, а мы вернулись в бальный зал.На пасху я поехал в Лагутино. Был шестидесятый год. Крепостное право доживало последниедни. В то время появились дворяне, над которыми ни бог, ни человеческие законыне имели никакой власти. Таким самодуром был отец Веры Эраст Петрович Лагутин, одиниз умнейших людей своего времени. Был Эраст Петрович вдов и большой женолюб. Вера рослапод опёкой француженок, которые часто менялись, и имела неограниченный доступ к огромнойотцовской библиотеке. Верстах в трёх от усадьбы жил художник Линученко со своей женойКарелией Петрововной. Он был дядей Веры по боковой линии и закадычным её другом, защитникоми наставником.После случая в Смольном мы с Михаилом поссорились, но помешать его приезду в Лагутиноя не мог. Тем не менее, я был уверен, что между Верой и Михаилом страсти нет —слишком уж скучными и серьёзными были их разговоры.Прибыв в Лагутино, мы попали на пасхальные гуляния. На горке перед домом крепостныедевки в нарядных сарафанах катали по деревянным желобкам яйца, крашеные в разные цвета.

Одна из женщин, Марфа, приглянулась Эрасту Петровичу, и он решил отдать её мужа Петрав солдаты, несмотря на упорное сопротивление этому Веры. Устраивать эти мерзкие забавыЭрасту Петровичу помогал его управляющий и наперсник, француз Шарль Дельмас, прозванныйкрестьянами Масеичем.До ужина мы решили прогуляться на хутор к Линученкам, но их дома не оказалось:

Карелия Петрововна заболела, и муж увёз её на юг. Я не мог наглядеться на Веру.

В её худощавом теле, в узких плечах была покорная женственность. Когда шла она, склонивголову, приходила на память средневековая покорная жена. Но в глазах Веры показывалсяиной облик. Глаза были серые, твёрдые, с затаённой мыслью, которую не захочет —не выскажет.Недалеко от хутора Линученков было странное место — круглое озеро у подножия холмов.

Согласно местной легенде, здесь погибла дочь старой помещицы. Мать прокляла её за то, что онаубежала с заезжим гусаром. Когда они проезжали через это место, земля разверзлась и затянулаих вместе с конями и каретой, а поверху разлилось озеро. В народе его называлиВедьмин Глаз.Вера села на большой камень у озера, мы — рядом. Вдруг появилась Марфа, кинулась в ногик Вере и стала умолять её заступиться за Петра. Вера, как могла, утешила несчастнуюженщину и обещала сделать всё, что сможет.Вернувшись в усадьбу, мы с Михаилом переоделись в мундиры по случаюбала-маскарада, который устроил Эраст Петрович. Кроме нас, не костюмирован былещё один гость — князь Нельский, богатый сосед, уже не молодой, очень просвещённыйи гуманный человек. Мы с Михаилом в масках были очень похожи. Вера шепнула мне: «Приходискорей в беседку», и только после этого поняла, что я — не Михаил. Бес ревности обуялменя. Я спрятался в кустах у беседки и слышал их разговор, прерываемый поцелуями.

Михаил признался Вере, что способен для своего дела пожертвовать любовью, что он едване убил женщину, которая слишком сильно завладела им. «С тобой, мой милый, — на плаху» —ответила она. Потом они договорились о побеге. Вера планировала взять с собой Марфуи Петра.После ужина Эраст Петрович объявил о помолвке Веры и князя Нельского. Вера была спокойна —она уже знала об этом. К рассвету я забрался в ту беседку, где проходило ночное свиданиеМихаила и Веры. Под скамьёй что-то белело. Я нагнулся и с отвращением подобраллисты заграничного «Колокола». Видимо, их забыл здесь Михаил. Я не заметил,

как в беседку вошёл Масеич. Он каким-то образом уже знал об отношениях Верыи Михаила и уговорил меня отдать ему «Колокол». Тогда я в первый раз предал Михаила. Мнене было стыдно, мне надо было спасти Веру. Масеич подслушал, как Вера рассказывала Марфе планпобега. Всё было тот час же сообщено Эрасту Петровичу, и побег не удался.В тот день я долго бродил с ружьём по округе, а когда вернулся, узнал, что Петравыпороли и отдали в солдаты, а Марфу Эраст Петрович взял себе. Вере же предстояло выйтизамуж за князя. Перед отъездом мне удалось увидеться с Верой. Она дала мне письмодля Михаила, в котором описывала неудачный побег и уверяла в своей любви.

Я не передал этого письма. Оно и сейчас со мной.Когда я вернулся из отпуска, Михаила ещё не было. Я же после всего пережитогооказался в нервической лихорадке и впал в трёхдневное беспамятство. Встретившись черезнеделю с Михаилом, я окончательно решил не говорить всей истины. Это было моё второепредательство.Наступил день производства — мы, юнкера, получали погоны офицеров. На нашем производствеприсутствовал государь. Он заметил Михаила и узнал его. Михаил быстро вышел, прикрыв лицоносовым платком. Узнав его фамилию, государь повторил её дважды. Под вечер я был вызванвестовым, который сообщил, что меня дожидается нижний чин, никому не известный. Я вышелв переднюю и изумился: передо мною стоял Пётр, муж Марфы. Он принёс письмо Бейдемануот Веры. Пётр рассказал, что Вера вышла замуж за князя Нельского. Марфа, которую Веравыпросила у отца в счёт приданого, тоже прислала весточку, где говорилось, что молодыесобираются за границу и хотят взять Марфу с собой. В письме Вера просила меня взятьПетра к себе в денщики. Прочитав письмо, Михаил понял, что я его обманул, но виду него был ликующий, как будто не князь, а он сам женился на Вере. Он остро глянул мнев глаза и сказал, что для их общего дела вышло так, что лучше и не придумать,

а он уезжает сейчас же в Лесной к матушке. Я всё больше убеждался, что этот фанатиклюбил только мгновением.Я вызвался проводить Михаила до почтовой кареты. По дороге нам встретился штатскийсредних лет, в бороде, не слишком хорошо одетый. Это был Достоевский. Он узнал Михаилаи пригласил нас к себе. Я был пленён его обаянием, но Михаил заявил, что разочаровалсяв нём. Достоевский разговаривал с Михаилом тихо и бережно. Провожая нас, он шёл впередисо свечёй. Как старший брат, давно принявший свой крест, светил «по пути узкому»Достоевский своему брату младшему — Михаилу.Мне удало перевести Петра в нашу часть и взять к себе в денщики. Всё указывало на то,

что брак Веры и князя вышел какой-то ненастоящий. В том, что любовь Верык Михаилу не прошла, я не сомневался. Вскоре Михаил Бейдеман исчез. Старушка мать,

которую он уверил, что едет в Финляндию, ничего о нём не знала. Жестокий, как всефанатики, Бейдеман не думал ни о ком из людей, с ним связанных. С Верой Михаилдолжен был съехаться в Италии.Я собирался в отпуск по делам Угорья, как вдруг пришла мне эстафета от материМихаила. При встрече она умоляла меня съездить к Вере и узнать у неё о Михаиле. Я селв экипаж и отправился в усадьбу князя Нельского. Проезжая мимо дома Лагутина, я обратилвнимание на остатки сгоревшего гумна. От ямщика я узнал, что в Лагутине был мужицкийбунт.Вера была мне рада. Она жила с князем Глебом Родионовичем, как с братом. Князь отпустилвсех своих мужиков на волю, а тем, кто не хотел уходить, дал большие наделы земли.

Из-за этого старик Лагутин перестал к ним ездить. Лучшее время в моей жизния пережил тогда, в усадьбе князя. Я узнал, что с делом Михаила связаны не толькокнязь и Вера, но и Линученко. Под влиянием момента я предложил им свою помощь.

Я должен был, ненавидя их политические идеи, помогать им по чувству к Вере. Вдругк крыльцу подъехал нарочный и крикнул, что взбунтовавшиеся мужики собрались поджечь домЛагутина. Мы с князем решили взять разные пути: я на мельницу, он к усадьбе.Конь мой внезапно шарахнулся, захрапев: на дороге лежало мёртвое тело. Я вылетел из седлаи, ударившись головой, потерял сознание. Впоследствии я узнал, что это был труп мужика Остапа,

застреленного Эрастом Петровичем. Лагутина тут же связали и, пока я был в беспамятстве,

бросили в омут под мельницей. Меня же обнаружили и заперли в амбар. Всю ночь пролежаля там в страхе за Веру. Утром меня освободил экзекуционный отряд казаков. От нихя узнал, что князь Глеб Родионович погиб на пожаре. От Мосеича не осталосьи костей. Вера была жива и невредима. Судьба развязала все узлы в жизни Веры и Михаила.

В лице старика Лагутина выбыл из строя единственный враг Михаила, который мог бы емуповредить. Мне же, выбитому ими из прочности моего былого уклада и не приставшемук ихнему, лучше всего было бы сейчас умереть.Когда Вера немного оправилась от потрясения, я привёз её вместе с Марфой в столицук матери Бейдемана. Удивительная была эта старушка: при чрезвычайной любви к сыну, у неёвера к нему и уважение были ещё больше любви. Приехал с юга Линученко с женой, привёзВере письмо от Михаила. Он писал, что из газет узнал о несчастье в Лагутине, и,

не ожидая Веру в Париже, сам приедет в Россию, тем более, что этого требует дело.В студии Линученко у меня вышла одна странная встреча с человеком, ставшим мнеединственной поддержкой в страшные годы. Яков Степаныч, небольшой старичок, весь пушистыйи седенький, в ласковых тонких морщинках, слыл прозорливцем и на Васильевском острове,

где жил, был очень известен. Я запутался. Из-за любви к Вере я вовлёксяво враждебные моему чувству знакомства и не мог соединять несоединимое. Яков Степанычпочувствовал моё смятение и дал мне свой адрес.В студию Линученки вошёл мой денщик Пётр. Он тоже был членом организации и вёл себясо всеми как равный. Я был в бешенстве, однако позабыл всё не свете, когда Пётрсообщил, что Михаила арестовали при переходе через границу. Никому иному, как мне придётся,

используя связи тётушки, хлопотать об освобождении Михаила.Графа Петра Андреевича Шувалова я встретил у дома тётушки, куда не решался войти.

Проведя вечер в салоне, граф отвёз меня к себе; у нас состоялся разговор о Бейдемане.

Шувалов сказал, что намерен привлечь к допросу Веру. При обыске у Михаила был найденподложный манифест от имени измышленного императора Константина I с призывом к свержениюнезаконной власти. Желая одного — выгородить Веру из дела, я описал Михаила как упорногообособленного гордеца, желавшего привести в исполнение, ни с кем не соединяясь,

а лишь всеми управляя, свои революционные замыслы. Граф предположил, что Бейдеман может бытьвсего лишь жалким безумцем, но я с яростью отверг это предположение, тем самымокончательно погубив Михаила. За это третье предательство я получил орден. Граф Шуваловдонёс императору мои собственные слова. После этого Михаила без суда и следствия заключилив Алексеевский равелин, в камеру № 2.Это было весной 1862 года. Вера продала всё, что осталось в наследство от отца и мужа,

и когда составилась крупная сумма, она как безумная стала требовать у нас устроить побегМихаила. Вера добилась своего, Линученко решил сделать попытку. Пётр нашёл человека, которыйвзялся подкупить часовых и прочих охранников. Это был помощник одного из надзирателейравелина Тулмасов. Линученко предупреждал, что Тулмасов ему не понравился, а план еговычитан из дрянного романа и кроме риска не даст ничего. Но Вера ничего не хотеласлышать.Ночью мы с Петром подплыли на лодке к крепостной стене, куда должны были выйтиподкупленные часовые с верёвочной лестницей. Едва мы сверкнули огнём, подавая условленныйзнак, из двух противоположных кустов раздались два выстрела. Я откинулся назад, доставаяревольвер, и обе пули угодили Петру в голову. Пётр бесшумно скользнул в воду и скрылсяв волнах. Я погрёб к берегу, где меня ждали Вера и несчастная Марфа.Михаил двадцать семь лет просидел в одиночном заключении Алексеевского равелина. Сначала —камера № 2, потом № 13. Что же испытывал Михаил, одетый камнем, всё в том же заключении,

сознавая, что за стеной продолжается жизнь. Эту богатую, пёструю жизнь изведал не он,

а я, его бывший друг и предатель. Одетый камнем, как был Михаил в 1861 году, я в 1923 —становлюсь на его место.Сергей Русанин и Михаил Бейдеман — одно. Я узнал о проницаемости тел в лечебницедушевнобольных. Эту тайну поведал мне художник Врубель, принявший образ какого-то верзилыс чёрной бородой. Проведя здесь неделю, я понял, что сумасшедшие — это самые свободныеиз людей. Старший врач отпустил меня с Потапычем, наказав ему не выпускать меня из дому.

«Кровоизлияние в мозг может повториться» — сказал он.Первое доказательство взаимообщения через мысли испытал я ещё в 1863 году, когда вёзматушку Бейдемана в Крым. После неудавшейся детской попытки спасти Михаила, его матушкаобъявила, что должна прибегнуть к последнему средству — самолично молить государяо помиловании. Я не мог отпустить её одну. По дороге она заболела. Мы вынуждены былиостановиться в дрянном городишке, в гостинице. Перед смертью она дала мне твёрдой бумагисерый конверт с надписью: «Ларисе Полыновой» и сказала, что эта женщина любила Михаила,

она близка ко двору и сделает для него всё. После этого матушка закрыла глаза. Немногопогодя сказала мне тихо, но ясно: «Серёжа, пойдём к сыну моему Михаилу». Я взял её за рукии очутился в камере Михаила. Он пытался повеситься на полотенце. Его вынули из петлии отобрали постельное бельё. Михаил увидел нас. Горели безумные глаза, и слышался лепет:

«Матушка, выведи меня. Матушка, я погибаю».Я давно не писал. Отбывал Михаиловы муки. Был одет камнем, как Трубецкой бастион. Потомнадел маску и взялся за перо.Только ранней весной я смог выполнить поручение матушки. Получив краткий отпуск, я мчалсяв Ялту на поиски Ларисы Полыновой. Едва увидав Ларису, я влюбился в неё. Лариса былабогатой молодой вдовой и жила с поражавшей всех независимостью. В первую нашу встречуя отдал ей конверт и напомнил о любви к Михаилу. Она взяла конверт и выгнала меня. Моёобещание матери Михаила было исполнено, но теперь эта женщина стала завлекательной самапо себе.Когда я пришёл в дом Ларисы во второй раз, она собиралась идти к своему старомуприятелю чабану и согласилась взять меня с собой при условии, что я всю дорогу будумолчать. Чабан жил в козьей сторожке далеко в горах. Лариса показала мне обрыв, отвесновозникающий с глубокого дна ущелья. С этого обрыва её хотел сбросить Михаил. К счастью,

старый чабан-ведун поспел вовремя. Полный злобы и мести к Бейдеману, я сказал: «Так знайтеже, каков он! Он другой женщине, которую любить не боялся, рассказал про этот случайс вами».Эту ночь мы провели в козьей сторожке, которую уступил нам старый чабан. Утром, когдая проснулся, Ларисы рядом уже не было. Я кинулся к ней домой. Лариса встретила меняхолодно. Когда я заговорил о помощи Михаилу, она заявила, что не собирается хлопотатьо нём. «Это вы разбудили во мне обиду и злейшие силы мои. Если бы вы были ему верны,

и я б оказалась иной. Но вы мне предали Бейдемана.» Я предавал людей, не желаяпредавать.Вера уже не верила в возможность освобождения Михаила и все свои силы направилана деятельность революционную. У Линученко, с которым Вера жила в одной квартире,

на хуторе умерла жена, и он поехал её хоронить. Я всеми силами вливал в Веру надеждуна освобождение Михаила через Ларису Полынову. Вера дала мне обещание, что до моеговозвращения не примет участия в рискованном деле. Сейчас я ехал в Петербургкак негодяй, которому доверили последнюю ценность, а он расточил её на свою прихоть.

Я сказал Вере, что Лариса скончалась, и мне не удалось застать её в живых. Следомза мной в квартиру вошёл человек и передал Линученко записку от Михаила, в которой онумолял о помощи, потому что чувствовал надвигающиеся безумие. Мне рассказали, что он хотелповеситься. Именно это я видел тогда, в день смерти матушки, во время моего первогопутешествия.Не далее, как сегодня утром, я снова вошёл в камеру к Михаилу. Я отвёл егок Вере и Ларисе и был рад, что несчастный наш друг нашёл хоть минуту забвения.После получения записки приехала сестра Михаила — Виктория, женщина высокая, очень лицомна него похожая, безмолвно твёрдая. От имени её составили прошение о помиловании. Запискаэта через третьи руки была доложена самому шефу жандармов князю Долгорукому. Он ответил отказом.

Вера таяла на глазах. Полный невыразимой жалости и любви, я стал умолять её уехатьсо мной на Кавказ и начать новую жизнь. Вместо ответа она представила мне угрюмогомолодого блондина. «Вот мой новый жених, чьей невестой я смею быть, не изменяя Михаилу.

Но только невестой» — сказала она. В первый раз в жизни я враждебно простился с Веройи уехал в полк. Зиму я провёл отвратительно, но ни вино, ни карты не давали мнезабвения. Чтобы не погибнуть в этой тине, я подал прошение об отчислении менядля подготовки в Академию генерального штаба и уехал в Петербург.Через несколько дней после моего возвращения в Петербург, я снова встретил у Веры тогоблондина. Презирая Веру за воображаемое новое чувство и неверность Михаилу, я с головойушёл в светскую жизнь. Как-то вечером мне доложили, что меня хочет видеть незнакомыйчеловек. В вошедшем я узнал жениха Веры. Он был очень болен. Он сказал мне, что в пятьчасов у Летнего сада свершиться нечто роковое и попросил передать Вере глиняного петушкаиз тех, что продаются на ярмарке за пятак — память детства, подарок матушки.

Я и сейчас жалею, что не удержал его.Ровно в пять у Летнего сада он совершил неудачное покушение на государя. Я долгобродил по улицам, сжимая в кармане пальто глиняного петушка. Имя преступника — Каракозов —и звание дворянина были открыты случайно. Вскоре его перевели в Александровский равелин,

а потом прилюдно повесили под барабанную дробь.Сегодня мы с Михаилом пробрались в камеру Каракозова. С ним был отец Палисадов, игривый,

тщеславный человек, долгое время проживший в Париже. Какое утешение мог дать смертнику этотмодный пастырь? Каракозов не мог видеть нас — он ещё был неразрывен со своей плотью.Второго сентября я видел казнь Каракозова. Он до последней секунды надеялся, что емударуют жизнь.Пишу после большого промежутка. Две недели назад я залез под кровать: меня испугалибарабаны, зовущие на казнь. Иван Потапыч насилу нашёл меня и долго не давал писать,

заставлял вязать чулок для успокоения нервов. Он хотел немедля водворить меня к ЧёрномуВрубелю, но время для этого ещё не пришло. Благодаря заступничеству моего молодогоприятеля, товарища Пети, я получил последнюю отсрочку. Мне надо продержаться до октябрьскихторжеств. Этот день — условная встреча с Чёрным Врубелем. Я попросил товарища Петю прийтисюда накануне октябрьских торжеств, забрать мою рукопись и, что возможно, напечатать.После казни Каракозова я пил непробудно неделю. Очнувшись, я без колебаний отправилсяк шефу жандармов Шувалову с просьбой доставить возможность Михаилу Бейдеману бытьдопрошенным лично государём. Граф обещал сделать всё, что возможно. В воскресенье я пошёлк тётушке и получил от графа Шувалова ответ: просьба не может быть уважена, егов списках нет. Ещё граф намекнул мне, что со временем Михаила, возможно, переведутв Казанский дом умалишённых. Я пошёл домой застрелиться. Остановило меня одно: кому передатьдля Веры глиняного петушка. Мне казалось, что у всех окружающих блины вместо лиц. Возлеменя не было ни одного настоящего человека. И вдруг передо мною всплыл адрес ЯковаСтепаныча. Не рассуждая, я пошёл.Оказалось, что у Якова Степаныча было с Шуваловым дело. С помощью графа он тайноприсутсвовал при встрече Бейдемана с государем. Яков Степаныч подробно описал мне всё,

что видел и слышал. Встреча происходила ночью в доме графа. Государь хорошо помнилБейдемана — невольного свидетеля его давней любовной интрижки. Несмотря на то, что узник ужебыл полубезумен, император сказал: «Пусть узника водворят на прежнее место. Для примера».Ко мне пришло озарение: чтобы было всё, как сказал Чёрный Врубель, надо проглотить колесофортуны, чтобы оно вставилось в кадык, как пропеллер, а потом впустить воздух, чтобыначалось вращение колеса. Колесо мне вырежут из газетной бумаги девочки, а чтобы вставитьего в горло, нужны ножницы. Теперь только одно: к 25 октября украсть ножницы.После казни я поехал на хутор Линученки, чтобы отдать Вере глиняного петушка. Она былабольна, лежала в постели. Повинуясь сложным и едва ли добрым чувствам, не щадя еёслабости, я рассказал ей о Михаиле. Наутро я уехал на Кавказ. Перед отъездомя пришёл попрощаться с Верой, и в этот миг случилось последнее ужасное несчастье:

я её разлюбил. Мне стало вдруг томительно скучно, но и необычайно легко, будто я весьстал пустой. Она это почувствовала и взяла с меня обещание прибыть на помощь по первомуеё зову — в память Михаила и того, кто дал глиняного петушка.На Кавказе я отличился. И всё-таки: тот, кто воевал с немирными горцами, бывалранен и награждён, тот был не я, а чёрт знает кто. Я же был и остался невыраженнымхудожником. Я из лиц человеческих скопил три лица: лицо Михаила, лицо того, кто был повешени лицо Веры, которая для сердца моего умерла. Остальные мне были — блины, и сам я былблин. Но за честь офицера я держался. И, когда пришла эстафета из Казани от Верыс просьбой ехать немедленно, — я выехал.Я пишу ночью. Колесо проглотил. Устанавливается в кадыке. Я лишён речи, мычу. Вместо имёнМихаил и Сергей вышло имя новое: Миргил.Пробило в коридоре дома умалишённых ровно шесть, когда подкупленный фельдшер Горленко провёлменя и Веру к таинственному безумному узнику за номером 14, 16, 36, 40, 66, 35 и так далее.

Под этими цифрами зашифровано было: Михаил Бейдеман.Был конец ноября 1887 года. Я не видел Веру двадцать лет, значит, сейчас ей, как и мне,

пошёл 47 год. Вера не была старухой — щёки горели румянцем, глаза блестели. Она осталась одна:

Марфу весной унёс тиф. Сама Вера была больна чахоткой. Теперь она была главой организации, в еёквартире с утра до ночи толпилась молодёжь.Мы вошли в одиночную камеру. На больничной койке сидело существо, в котором не былони одной черты Михаила. Мы узнали его только по родинке в виде паука. Мы ушли. Вместес фельдшером я довёз Веру до дома. На другой день она лежала на столе, покрытая белым,

такая же чужая, как Михаил.Я не исполнил последней Вериной просьбы. Я не рассказал никому, как замучилиМихаила. В архивах всё было узнано без меня. А я, не желая себе неприятностей, жилв своей деревеньке и очень часто бывал пьян. Тогда-то в моей голове завёлся Веринудод и стучал день и ночь.В мозжечке кое-что развивает давление всех атмосфер. Я бросаю перо, держать надоголову, приучать руки к крыльям. В горло — раз, головой в стекло — два.Миргил полетел!

См. также:

Свифтд Путешествия В Некоторые Отдаленные Части Света Лемюэля Гулливера, Сначала Хирурга ,а Потом Капитана Нескольких Кораблей, Якоб Вассерман Каспар Хаузер, К М Виланд Агатон, Или Картина Философическая Нравов И Обычаев Греческих, Владимир Набоков Дар, Белинский Вг Сочинения Александра Пушкина, Генрих Бёлль Бильярд В Половине Десятого