Античная философия - стоицизм

Периодизация. История античного стоицизма традиционно делится на три периода: ранний (3-2 вв. до н. э.: Зенон, Клеанф, Хрисипп и их ученики), средний (2—1 вв. до н. э.: Панетий, Посидоний, Гекатой и др.) и поздний, или римский стоицизм (1—2 вв. н. э.: Сенека, Музоний Руф, Гиерокл, Эпиктет, Марк Аврелий), — о периодизации и школьном преемстве подробнее см. Стоя. Цельные сочинения сохранились лишь от последнего периода; учение раннего и среднего стоицизма реконструируется на основе отдельного для каждого периода корпуса фрагментов. В числе наиболее важных доксографов Арий Дидим, Цицерон, Сенека, Диоген Лаэртий, Климент Александрийский, Стобей, а также противники стоиков Плутарх, Гален, Секст Эмпирик, Александр Афродисийский, Плотин и др. Основная масса материалов по раннему стоицизму (собраны фон Арнимом: Stoicorum veterum fragmenta I—III, всего свыше 2800 фрг.) отражает то состояние доктрины, которое придал ей Хрисипп: в большинстве пунктов его учение наиболее авторитетная норма раннестоической традиции. Поэтому методологически целесообразно извлекать аутентичную школьную систематику из фрагментов Хрисиппа и затем на ее основе оценивать позиции предшествовавших и последующих стоиков, мнения которых в силу эволюции учения расходились порой весьма значительно.

Учение. Историко-философские предпосылки. Стоицизм генетически связан с предшествовавшей и современной ему философской традицией. В области логики наибольшее влияние на стоиков оказали мега-рики и Аристотель, в области физики Аристотель и, возможно, Гераклит; этика формировалась под киническим влиянием, которому уже со времен Хрисиппа и особенно в Средней Стое стало сопутствовать платоническое и перипатетическое, а в Поздней Стое платоническое и, возможно, пифагорейское. Однако, несмотря на все заимствования, в теоретическом отношении стоицизм безусловно самостоятелен и оригинален. Гипотезу М. Поленца, согласно которой тотальный соматизм и программный космополитизм стоического учения следует объяснять «семитской ментальностью» его основателей, в настоящее время практически никто не поддерживает.

Определение философии и ее части. Философия, согласно школьной формулировке, есть наука, позволяющая путем упражнения в ней приблизиться к мудрости, т. е. знанию вещей божественных и человеческих (SVF II 35-36). Как учение она делится на логику, физику и этику (воспроизводя схему, сложившуюся к тому времени в Древней Академии), которые, по выражению Хрисиппа, составляют «три рода философского исследования» (II42). В стоицизме это деление доктрины отражает принцип и последовательность ее построения и изложения, особенно важные в пропедевтическом отношении.

Образные сравнения философии с яйцом и плодовым садом (логика подобна скорлупе яйца/ограде сада, физика белку яйца/деревьям, этика желтку/зрелым плодам) свидетельствуют, что физике чаще всего отводилось центральное место (между логикой и этикой), а этика уподоблялась плодам учения (существовали и другие аналогии; Посидоний, напр., сравнивал философию с живым организмом и называл этику душой философии) (II 37-39). Хотя общепринятой догмы, строго регламентирующей последовательность частей, в школе, по-видимому, не было, схема Зенона «логика физика этика» пользовалась наибольшим признанием (Клеанф и Хрисипп допускали и другое расположение частей -1 46; II 37). Т. обр., стоицизм — практически ориентированная философия, но логико-онтологическая проблематика играет в ней принципиально важную роль. Структурная взаимосвязь трех частей служит доктринальным выражением всеобщей «логичности» бытия, или единства законов мирового Разума-Логоса (как олицетворения причинно-следственных связей) в сферах познания, мироустроения и морального целеполагания. Закон космоса и закон добродетели един. Поэтому конечная задача логики и физики обосновать принципы этического долженствования, научить принимать «то, что следует из правильно выбранных тобой посылок» (Epict. Diss. I 7, 9). Чтобы адекватно понять роль отдельной логической или физической концепции, нужно соотнести ее с этикой (этот герменевтический принцип нельзя механически применять к специальным теориям, но в масштабах всего учения он, как правило, оказывается верным).

Основные проблемы. Согласно стоикам, вся каким-то образом наличная предметность делится на телесное, т. е. истинно сущее, и бестелесное (пустота, пространство, время и чистые смыслы, «лектон»), «нечто как бы сущее» (SVF I 65). Взамоотношение двух сфер глобальная (и не имеющая решения) проблема стоической онто-космологии. Действовать и быть причиной в собственном смысле способно только тело; равнозначное взаимодействие между сферами телесного и бестелесного исключено: «Бестелесное не «сочувствует (συμπάσχει)» телу, а тело бестелесному» (I 518). Поскольку «чистые смыслы», в отличие от платоновских бестелесных идей, принадлежат к сфере «квазисуществования» и замкнуты на человеческом сознании, они стоят к чувственной реальности не в парадигмати-ко-генетическом, а лишь в корреспондирующем отношении.

Главный парадокс стоического учения заключен в том, что всекосмическое единство обеспечивается принципами «логичности» космоса, т. е. чем-то бестелесным, не-сущим. Наиболее общим законом, призванным смягчить фундаментальную дихотомию, является закон причинной связи, принцип «всекосмического синтаксиса», одинаково действующий в грамматике, логике, физике и этике. Космос организован по тем же самым принципам, что и знание о нем. Это объясняется способностью космического разума мыслить свои собственные законы (прежде всего законы противоречия и достаточного основания) как необходимые и всеобщие. Эти же законы являются законами построения чувственного космоса. Поэтому стоики не проводили различия между логической необходимостью и эмпирической причинностью. Дабы устранить разрыв между вещами, с одной стороны, и платоновскими идеями или аристотелевским трансцендентным разумом с другой, стоики «слили» разум, космос и природу в одно целое. Столь своеобразное переосмысление элеатовского тезиса о тождестве бытия и мышления не могло, конечно, решить важнейший вопрос: как совместить логико-аналитически выстроенное совершенство мироздания с его же эмпирически очевидным несовершенством. Более того, в целом ряде пунктов стоики лишь усугубили противоречие между миром понятий (как плодом деятельности разума) и чувственным космосом.

Логика основополагающая часть стоицизма; ее задача показать, как действуют необходимые и всеобщие законы разума в сфере познания, и объяснить философствование как строгую научную процедуру. Три слагаемых логики теория познания, риторика и диалектика. Собственно логическая часть, изучающая «бытие» логоса в языке и мышлении, обнимает два раздела риторику и диалектику; учение о критерии истины, соответствующее теории познания, либо выделялось в самостоятельный раздел (D. L. VII 41), либо считалось разделом диалектики, с которого и начиналось ее изложение. Риторика есть наука правильно выстраивать и выражать речь, или разновидность доказательства, использующая нестрогие формы, в отличие от диалектики.

Гносеология стоицизма программный антипод платонической исходит из того, что познание начинается с чувственного восприятия. Вопрос: что можно знать о мире? в начальной стадии формулировался так: каков критерий истинности чувственных представлений. Логика в узком и собственном смысле обнимает формальную сторону процесса познания. Чтобы не оперировать «пустыми» величинами, нужно предварительно констатировать, что вещественная предметность X является именно тем, чем она представляется. Это знание «первого порядка», установление «истины факта», и является предметом стоической теории познания. В учении о чувственном восприятии с наибольшей полнотой проявляется (но им и ограничивается) сенсуалистический пафос стоической гносеологии: чувства не обманывают. Мышление (изначально) не имеет другого материала, кроме содержания ощущений (об их возникновении и видах S VF II 850-872): душа при рождении подобна «чистому листу», готовому к записям (II 83). Познавательный акт строится по схеме «восприятие» (αἴσθησις) «впечатление» (φαντασία) «согласие» (συγκατάθεσις) «постижение» (κατάληψις): содержание «впечатления» («отпечаток в душе») верифицируется в интеллектуальном акте «согласия», приводящего к «постижению». Критерием его «истинности» является «постигающее представление» (φαντασία καταληπτική): оно возникает только от реально наличной предметности, непреложно свидетельствует о наличии именно такого (а не другого) содержания в акте восприятия и благодаря экстраординарной отчетливости «схватывает» свое содержание и само его раскрывает. При наличии «постигающего представления» автоматически возникает «согласие». В этом понятии суммируется активность разума, его способность к самоопределению («согласие» есть по преимуществу то, «что от нас зависит» — τὸ ἐφ' ἡμῖν II 52 сл.). В «представлениях» и «постижениях» происходит лишь первичный синтез чувственных данных констатация адекватного восприятия факта. Хотя «неопровержимое постижение» и является своего рода первичным «знанием» (II 90 сл.), предикат «истинный / ложный» в строгом смысле приложим не к представлениям и постижениям, а к логическим высказываням (ἀξιώματα), выражающим их смысл. Сфера применения «каталептического» представления ограничена возможностями чувственного восприятия. Из нее выпадают даже такие телесные предметности, как бог, благо, добродетель и т. п., и совершенно выпадает весь класс бестелесных смыслов (т. е. вся область логических операций). Поэтому «каталепсия» и ее итоги являются хоть и необходимой, но предварительной ступенью процесса познания. Из откладывающихся в памяти («кладовой впечатлений» -II 56) однородных «постижений» формируются образующие сферу опыта общие представления двух видов. «Предварительные общие представления» (προλήψεις) — результат саморазвития природных задатков (таковы представления о благе и зле, о боге и т. п.) Прочие «общие представления» (ἔννοιαι) образуются «искусственно» из ряда «постижений» (II 82 сл.).

Чтобы стать методически упорядоченной системой знания, опыт должен приобрести четкую аналитико-синтетическую структуру: это задача диалектики, которая включает: 1) учение об обозначающем (τὸ σημαῖνον) как о звуках и буквах, составляющих слова (грамматика); 2) учение об обозначаемом (τὸ σημαινόμενον) — логику в собственном смысле. Основой диалектики является семантика (находящая отклики в логико-семантических концепциях 20 в.), которая анализирует отношение слова-знака («выраженное слово», λόγος προφορικός), обозначаемого смысла («внутреннее слово» = «лектон», λόγος ἐνδιάθετος, πρᾶγμα σημαινόμενον, λεκτόν) И вещественного деноната (τὸ τυγχάνον чувственная предметность, раскрывающая себя в «каталептическом представлении») (SVFII136 сл.). «Лектон» определяется как то, что «возникает согласно разумному представлению» (II 181), или как «мыслимая предметность» (πρᾶγμα νοούμενον II 166 сл.). «Лектон» делятся на незаконченные, выражаемые только предикатом (напр., «пишет») и законченные, состоящие из субъекта и предиката (напр., «Сократ пишет» II 181 сл.); последние и являются логическими высказываниями (ἀξιώματα). Деление высказываний на простые (субъект плюс предикат II 193 сл.) и сложные производится по формальному признаку: простое есть то, что не является частью сложного.

Формальная логика устанавливает зависимость между смыслами, изоморфную причинной зависимости в физическом мире и этическому долженствованию; поэтому ее основой является импликация (как строгая аналитическая процедура). Использование развернутых высказываний в качестве терминов силлогизма позволяет считать формальную логику стоицизма первой «логикой пропозиций» в истории европейской логики (о классификации и правилах сочетания высказываний см. Хрисипп).

Учение о категориях формально не относится ни к одной из трех частей доктрины. Универсальным средством описания и анализа любой предметности выступают 4 взаимосвязанные класса предикатов, или категории: «субстрат» (ύποκείμενον), «качество» (ποιόν [ὑποκείμενον]), «состояние» (πὼς ἔχον [ποιόν ὑποκείμενον]), «состояние в отношении» (πρός τί [πως ἔχον ποιόν ὑποκείμενον]); каждая последующая категория «раскрывает» предыдущую (SVF II 369-375). Наиболее работоспособны 3-я и особенно 4-я «категории», характеризующие те реально наличные предметности (ситуации), которые можно подставлять вместо символов в логические тропы. Этим четырем категориям, вероятно, предшествовала наиболее общая категория «нечто» (τὸ τί), которая сказывалась обо всем, что вообще является предметностью телесной или смысловой (II 329-335).

Физика последнее оригинальное физическое учение до-неоплатонического периода трактует о телесном и о бестелесном за исключением «лектон». Она отличается не имеющим аналогов в античности тотальным со-матизмом, лежащим в основе последовательно-континуалистской картины мира. Двумя главными разделами физики являются онто-космология и антропология. Пантеистическое отождествление бога с телесным сущим приводит к фундаментальному смещению акцентов: онтологической моделью служит антитеза не идеи и материи, а двух вечносущих «начал»: активного (τὸ ποιοῦν — бог-Зевс = Логос) и пассивного (τὸ πάσχον бескачественный субстрат, вещество). Их следует понимать не как первичные субстанции, а как принципы организации единого сущего (SVF I 85 сл.; II299 сл.), которым не соответствует никакая вещественная реальность и которые можно различить лишь «мысленно» (Posid. fr. 92 Ed.-Kidd). «Бескачественность» в стоической космологии есть способность (всегда актуальная) существовать в бесконечном разнообразии форм и качеств. Понятийное разделение «начал» задано презумпцией познаваемости мира и его объективно-телеологической интерпретацией. Кроме того, начала призваны объяснить механизм стоической космогонии (где заметно влияние ионийской традиции).

На первом этапе космогонии путем сгущения и разрежения возникают две пары элементов (которые, в отличие от начал, преходящи и изменчивы): активные (огонь и воздух) и пассивные (земля и вода); они актуализируют противоположность начал. Из элементов возникают все вещи согласно индивидуальным «семенным логосам» (λόγοι σπερματικοί), в которых Логос выступает как закон организации и развития каждой индивидуальной «природы» (I 97 сл.). Космос окруженная беспредельной пустотой сфера с неподвижной землей в центре и огненным эфиром на периферии (II 522 сл.). Солнце и звезды разумные огненные тела шарообразной формы (только Клеанф считал их конусовидными), питающиеся морскими испарениями; Луна по вещественному составу больше похожа на Землю (II 650 сл.). Космос разумное живое существо (II 633 сл.). Как миропорядок он преходящ: в конце каждого цикла развития огонь поглощает прочие элементы, и происходит «воспламенение» (ἐκπύρωσις), но в каждом следующем цикле мир возрождается из огненного протосубстрата в прежнем виде (II 596 сл.). Время понимается как мера движения; пространство, время и тело бесконечно делимы (II482 сл.).

Предельной манифестацией бога-Логоса (Зевса) на физическом уровне выступает творческий огонь (πῦρ τεχνικόν), он же природа (то, что в себе самом несет начало порождения и развития). Творческий огонь отождествляется с пневмой, состоящим из огня и воздуха всепроникающим теплым дыханием, «душой» космического организма. Основная характеристика пневмы «давление огня» (πληγή πυρός), или «напряжение» (τόνος), и двунаправленное движение: центростремительное обеспечивает стабильность любой вещи и космоса в целом, а центробежное разнообразие телесных качеств (II439 сл.; 1027). В стоическом космосе основной структурной константой является тонкость и степень напряжения пневмы, но не дуализм формы и субстрата. Каждое тело и весь космос своеобразное «динамическое» единство, или динамический континуум. Это делает возможной «космическую симпатию», коррелятом которой является «всеобщее и полное смешение» (κρᾶσις δι' ὅλων) как следствие бесконечной делимости и полной взаимопроницаемости телесных структур и их качеств (II 463 сл.). Обладающая собственными качествами вещь (физический «факт») определяется как «состояние пневмы» (πνεῦμα πὼς ἔχον), или «пневматическая структура» (ἕξις) (II 368; 379). Номинализм как исходная установка сводит к минимуму важность деления сущего на роды и виды; актуально выделение его пространственно-временных и причинно-следственных связей. Онтология стоицизма регистрирует не субстанции, а наличные состояния, или явления-факты.

Уровни организации телесных структур определены степенью чистоты и напряжения пневмы: 1) уровень неживого вещества, «структура»; 2) растительный, «природа»; 3) животный, «душа» и 4) разумный, «логос». В каждом последующем уровне содержится предшествующий. В отличие от неживых структур, живая природа способна к саморазвитию и является «движущейся структурой» (ἕξις κινουμένη), одушевленные существа сверх того обладают влечением и примитивной способностью представления, и лишь существа разумные объединяют в себе все способности, которые венчает разум (I 158; II 458; 714 и др.). Специальный раздел физики посвящен каузальному взаимодействию. Отождествление логической необходимости с физической причинностью приводит к абсолютному детерминизму (психологическая основа этической «терапевтики»): причинность «из ничего» невозможна, возможное и случайное постулируется как причинность неизвестная. Делению причин на известные и неизвестные сопутствует функциональное деление на основные и вспомогательные или (в моральной проекции) на решение субъекта (τὸ ἐφ' ἡμῖν, προαίρεσις) и внешнюю, не зависящую от субъекта причинность (II 336 сл.). Всекосмическое «сцепление» причин понимается как судьба (εἱμαρμένη): это «причинная цепь всего существующего» (II 915), первичное основание, «согласно которому произошедшее произошло, происходящее происходит, а имеющее произойти произойдет» (II 913). Неизбежная предопределенность событий (τὸ κατηναγκασμένον), их вечная, целостная и упорядоченная взаимосвязь выражается в понятии «рока» (ἀνάγκη II 916; 926). В провиденциально-телеологической испостаси «судьба» = «необходимость» = Логос выступает как божественный «промысл» (πρόνοια), целесообразно упорядочивающий мироздание (основание для суждений мантики) (II 913 сл.; 1106 сл.; 1141 сл.), «живущее в согласии и сочувствии с самим собой» (II 912).

Теология, венчающая космологию, построена на принципе аллегоре-зы: в традиционных богах персонифицируются различные функции единого Логоса-Зевса, мыслящей огненной пневмы, которая не имеет определенной формы, но способна превращаться во что угодно. О существовании бога неопровержимо свидетельствует упорядоченная красота мироздания, самой совершенной частью которого он является (SVF II 1009 сл.). Безличность божественного начала не позволяла представить божество антропоморфно: оно лишено формы и «нечеловековидно» (II 1057 сл.). Однако программный пантеизм не препятствовал аллегорическому осмыслению мифов, что давало возможность совместить его с любыми формами традиционного политеизма и подчеркнуть «природность» последнего.

Стоицизм придал мифологической аллегории статус универсального метода, позволявшего толковать физическую реальность и превратить мифы в составную часть общефилософской конструкции (общее Cic. Nat. D. I 39 сл.). Первостепенную важность имели физические аллегории (отождествление отдельных богов с элементами), а не исторические или моральные. Все боги определенные состояния (ἕξεις), «ипостаси» пневмы. Но единственным божеством в настоящем смысле слова, заключающем в себе всех прочих богов, является Зевс, он же космос, синтетическое объединение важнейших потенций и реалий космической жизни, самая тонкая, разумная, огневидная пневма (SVF II 1009; 1076). Прочие боги проявления Зевса-пневмы. Как воздух это Гера, как вода Посейдон, как земной огонь Гефест, как земля Деметра, Гестия, Рея. Афина эфир, тончайшая часть пневмы, квинтэссенция разума, душа космоса (Heraclit. Alleg. 6-40; Comut. 20 сл.; D. L. VII 147; Diog. Bab. fr. 33). Стоические этимологии чаще всего наивны и казались такими уже древним. Использовались, конечно, традиционные (еще из платоновского «Кратила» известные) этимологии (Гера ἀήρ). Новшество заключалось в попытке выявить через этимологии физический статус той или иной ипостаси Зевса, для чего часто приходилось подгонять имя божества под его функцию, а сюжет мифа представлять как физическую теорию. Хрисипп, напр., выводил номинатив Ζεύς от ζῆν («жить»), а основу косвенных падежей Δι от διά, «ибо по причине него (δι' αὐτόν) все» (D. L. VII 147).

Раннестоическая антропология смоделирована в парадигме микро/ макрокосмоса: человек, подобно космосу, полностью телесен, внутренне-целостен и целиком определен своим разумным началом. Душа человека как «горячая разумная пневма» (II 779) является «частицей» космической пневмы, она пронизывает все тело «целиком и полностью» (δι' ὅλου) подобно тому, как огонь целиком пронизывает раскаленное железо. Будучи телесной, душа сочувствует (συμπάσχει) телу и ей больно, когда тело страдает от раны или болезни, а тело, в свою очередь, сочувствует душе и краснеет, когда душе стыдно, и бледнеет, когда ей страшно (I 518). По стоикам, душа образуется в момент рождения путем охлаждения утробной пневмы (по стоикам, слово ψυχή производно от ψυχρόω, «охлаждать», II 808), которая таким образом превращается в «душу» из «природы», т. е. переходит от одного состояния к другому, более высокому (II 804-806). После смерти душа отделяется от тела, именно этим Хрисипп доказывал ее телесность, ибо «ничто бестелесное и не соприкасается с телом» (II 790, ср. 791-794), -и некоторое время может существовать самостоятельно: души мудрецов как наиболее разумные и «крепкие» могут существовать до мирового пожара, души неразумных погибают вскоре после смерти (II 809-812).

Душа состоит из восьми частей: пяти чувств, речевой, породительной и «ведущей» (ήγεμονικόν); в последней (помещаемой в сердце) сконцентрированы «способности» представления, согласия, влечения и разумности (II 773 сл.). Ощущения и речь возникают в результате круговорота пневмы между органом чувств и «ведущей» частью, поэтому, согласно Хрисиппу, «пневма, простирающаяся до трахеи это голос, до глаз зрение, до ушей -слух, до ноздрей обоняние» и т. д. (II 885). Влечение («стремление души к чему-то») возникает как результат «согласия» на «впечатление» о привлекательности объекта (III 169-178). В отличие от Зенона, считавшего влечения эпифеноменами суждений, Хрисипп отождествил их с суждениями, придав психологии законченный интеллектуалистический характер. Средняя Стоя провела платоническую коррекцию учения, допустив самостоятельное существование аффективного начала в душе.

Этика наиболее значимая часть учения, оказавшая универсальное влияние на все развитие этики от христианства вплоть до Канта, — базируется на идее автаркии добродетели при аналитическом соединении понятий добродетели и счастья («добродетели довольно для счастья») и отличается отчетливой антигедонистической напрвленностью. Ее оригинальность вне сомнений, несмотря на заметное в некоторых отношениях сходство с платонической и кинической этикой. Исходным пунктом теоретической этики следует (как свидетельствуют, напр., «Философумены» Гиерокла) считать созданную, по всей видимости, Зеноном (SVF1197 сл.) концепцию «первичной склонности», или «предрасположенности» (οΙκ€ίωσις), устанавливающую «природные» масштабы целеполагания и долженствования: действия живого организма первоначально детерминированы стремлением к самосохранению и «первичному по природе» (τα πρώτα κατὰ φύσιν). «Первичная склонность» определяется как «ощущение и принятие своего» (αίσθησις τοῦ οίκαίου καὶ ἀντίληφις Plut. St. rep. 12, 1038 с). Удовольствие не является природной целью и есть лишь следствие удовлетворения первичной склонности. У разумного существа эта эгоистическая склонность (вынужденная дань самосохранению, позволяющая природе затем полностью развить разумные задатки) с возрастом необходимо эволюционирует через «расположенность» к близким до уважения себя и других как носителей разума в масштабах всего мира (III 178 сл.); отсюда берут начало природная справедливость и космополитический пафос стоицизма. «Предварительные представления» (προλήφβις) о природном как благом и полезном растущий разум трансформирует в сознательный выбор целей, и сфера чистой нравственности вычленяется из первоначально широкой сферы «естественного». Концепция первичной склонности представляет собою средоточие важных смыслов, из которых затем развиваются учения о цели, о благе, обществе и государстве.

Конечная нравственная цель (императив) определена Зеноном как «жизнь согласно с природой» (ομολογουμένως rfj φύσβί ζην) (SVF I 179 сл.; существует версия, что слова «с природой» добавил Клеанф III 12). В различных вариациях эта формулировка воспроизводилась всеми крупными стоиками. Ее смысл: внутренне единая, во всем согласная с логосом (таков смысл неологизма Зенона) жизнь. При всех неясностях соотношения «природы» и «блага» стоики никогда не подвергали сомнению сократическое отождествление блага, нравственного совершенства (добродетели) и конечной цели. Из этого тезиса выводились все категории этики.

Благо и зло материальны это состояния пневмы (поэтому различие между ними лежит вне платоновской диэрезы идея = благо / материя = зло), но для субъекта значимы только как объект нравственного целеполагания. Отсюда распространенная школьная формула: «только нравственно-прекрасное благо» (μόνον то καλόν ayaöov). Постулируя нравственную автономию субъекта, стоики разработали своеобразную космодицею (возможно, с оглядкой на Plat. Resp. Χ 617 е). Если зло не есть свойство космической причинности, оно может проистекать только из решения человека и должно быть вменимо; вменимость тождественна признанию свободы решения (SVF II 974 сл.). Поскольку логос задает масштаб и избирается как цель разумной природы, должен существовать регулятивный принцип, т. е. императив, диктующий избрание этой цели. Если человек знает, что такое благо, и способен избрать его, он должен это делать. Императив выступает как нравственный закон, обладающий свойством внутреннего принуждения: природный неписаный закон мерило (κανών) блага и зла, справедливого и несправедливого (III 314).

Все сущее делится на благо, зло и безразличное. «Между» благом и злом (соотв. добродетелью и пороком) нет ничего среднего: поэтому перипатетическая метриопатия неприемлема. Поскольку благо есть единственый объект нравственного выбора (alperov), безразличное (άδι,άφορον) лишь «предпочитается» как средство и потому обладает «ценностью» (ά£ία). Критерием выступает соответствие «природе» в широком смысле: «природное» (здоровье, красота, богатство и т. п.) есть «предпочитаемое» (ττροηγμένον), все противное природе и лишенное «ценности» (смерть, болезнь и т. п.) — «не-предпочитаемое» (άποπροηγμένον) (в терминологии Зенона) (I 190 сл.; III 117 сл.). Поскольку благо мыслимо только как разумное состояние пневмы, оно определяется как «соответствующее [разумной] природе совершенство разумного существа» (III 76) и тождественно добродетели (аретт?), которая есть «завершенное и неизменное состояние (SiadeaLs) ведущего начала души» (I 202).

В наиболее общем плане добродетель есть «разумность» (φρόνησυς), или знание блага, зла и безразличного, а ее виды (здравомыслие, мужество, справедливость) являются ситуативными проявлениями разумности. Противоположность добродетели, порок, тождествен страсти (виды: скорбь, страх, вожделение, наслаждение), которая представляет собой неразумное и противоприродное движение души, или чрезмерно сильное влечение. Поэтому добродетель можно определить как отсутствие страстей, апатию (см.) (SVF I 199 ел; III 197 сл.; 397 сл.). В сфере практического выбора безразличному соответствует «надлежащее» (καθήκον), τ. е. действие «природно» оправданное (заданное первичной склонностью) и целесообразное для всякого живого организма, но лишенное подлинно нравственного характера. Сфера «надлежащего» столь же условно помещается «между» добродетельными и порочными действиями, как «безразличное» между благом и злом. Именно в этом смысле оно называется «средним надлежащим» (μέσον καθήκον). Нравственное действие, κατόρθωμα (высший уровень «надлежащего», на котором природа полностью реализует свой разумный потенциал), определено не инстинктом самосохранения, а моральным отношением к действию, которое совершается по требованию нравственного закона (νόμου πρόσταγμα III 520), т. е. морально законодательствующего разума, а не «природы» в широком смысле (I 230 ел; III 491 сл.). Воплощением идеала добродетельности является мудрец. Будучи внутренне автономен (добродетель единственное, что «зависит от нас»), он обладает непогрешимым интеллектуально-нравственным настроем, соответствующим идеалу «апатии», и принимает свою судьбу как проявление благого промысла: знание нравственной необходимости совпадает с пониманием космической причинности. Целью мудреца является его собственное совершенство, подобное совершенству космоса и выраженное в действии: мудрец имеет друзей, участвует в делах общества и т. п. Поскольку мудрец следует только своим внутренним принципам, он может демонстративно пренебрегать сферой «безразличного» и совершать шокирующие поступки. Самоубийство рекомендовалось при обстоятельствах, делающих невозможным идеально-нравственное поведение (1216 сл.; III 544 сл.; 743 сл.). Конкретные предписания, касавшиеся отдельных практических ситуаций, были основным предметом практической этики (моралистики) (I 233 ел; III 685). Увещательные сочинения составляли значительную часть наследия стоицизма, причем для Поздней Стой подавляющую. Именно в этой среде (поверхностной, но самой жизнеспособной и долговечной ипостаси учения) сохранялся устойчивый круг наиболее важных идей стоицизма, которые воспринимались только сквозь призму школьной паренетики, ставшей неотъемлемой частью европейской моралистики.

Ригористическая посылка этики все, что не благо, есть зло; каждый, кто не мудр, порочен (хотя за немудрым большинством человечества, видимо, признавалсь способность «продвигаться» к добродетели I 232) -вступала в неизбежное противоречие с абсолютизацией исходной «природной» основы всякого действия. После Хрисиппа (особенно в Средней Стое) были сделаны попытки, не отказываясь формально от первоначального риторизма, ввести «предпочитаемое» в сферу нравственного целеполагания, а также признать нравственное достоинство за «продвигающимися» к добродетели (но еще не обладающими ей и, следовательно, не мудрыми), -что открывало путь к синтетическому соединению добродетели и счастья. Но несмотря на все попытки обосновать нравственную автономию, «царство свободы» было (в силу недостаточного формализма этической теории) принесено в жертву природе, которая выступает общей основой этики и права. Поэтому теория государства и права, формально не входящая в состав этики, по сути является ее продолжением, т. к. восходит к теории первичной склонности.

Естественное «расположение», поначалу испытываемое к близким, распространяется с «взрослением» разума на всех людей как «братьев по природе»: «дружелюбие» (φίλια), или «общность жизни» (κοινωνία βίου S VF III 112; 340 сл.), предписывается законом «природной справедливости». Справедливость единственная добродетель, которая выражает долженствование по отношению к другому индивиду сообразно его природному достоинству разумного существа. Сама природа побуждает ценить людей: по природе никто не раб (III352 сл.). Все механизмы совместной жизни существуют естественным образом, а не по установлению: писаные законы суть лишь неизбежная дань несовершенству большинства людей (III 314 сл.). Подлинно «справедливый муж» гражданин мира (κοσμοπολίτης), сообразующий свои действия с требованиями всекосмического разума (III 336). Учение о космо-полисе (1262 сл.; 587; III 333 сл.) мировом сообществе разумных существ, основанном на едином законе, свидетельствует об оформлении нового для античности политико-правового мышления, оказавшего универсальное влияние на развитие европейского правового сознания.

Эволюция стоицизма отражает основное направление трансформации учения. В раннем стоицизме логико-онтологическая проблематика неизменно присутствует на первом плане. Средний стоицизм вносит изменения в догматику (прежде всего в антропологию и этику), включая в нее платонические и перипатетические элементы; логико-онтологическая проблематика постепенно отходит на задний план. В позднем стоицизме теоретизирование постепенно сводится к этике (хотя у Сенеки еще заметен интерес к физике, а у Эпиктета — к логике), которая все более эволюционирует к моралистике; соответственно меняется и тематика сочинений. В таком виде стоицизм в 1-2 вв. н. э. становится ведущей «философской идеологией» Римской империи. Параллельно происходит широкая диффузия стоической терминологии и догматики, знаменующая конец стоицизма: как практическая философия стоицизм не выдержал соперничества с христианством, а как теоретическая с возрождавшимся платонизмом.

Стоицизм оказал заметное влияние на христианскую теокосмологию, антропологию и этику (апологеты, Климент Александрийский, Тертуллиан, Немесий Эмесский, Василий Великий, Августин), на арабо-мусульман-скую мысль, а затем на ренессансный «натурализм» и новоевропейскую философию (Декарт, Спиноза, английский эмпиризм, Просвещение; теории государства и права 16-18 вв.); особым феноменом является программный «неостоицизм» 16-17 вв. (Липе, Дю Вер, Шаррон), реанимированный в нач. 20 в. (Луазель). В настоящее время стоицизм вновь начинает рассматриваться как источник продуктивных философем (Делёз и др.).

Источники: Stoicorum veterum fragmenta. Vol. I—III. Coll. I. ab Arnim. Lipsiae 1921— 19232; vol IV. Indices. Conscr. M. Adler. Lipsiae, 1924 (Stuttg., 19683) (рус. пер.: Фрагменты ранних стоиков. Пер. и комм. А. А. Столярова. Т. I—III. 1. М., 1998-2007); I frammenti degli Stoici antichi. Trad, e ann. daN. Festa. Vol. I—II. Bari, 1932-1935 (Hldh.; Ν. Υ., 19712); Baldassari M. La logica stoica. Testimonianze e frammenti. Testi originali con introduzione e trad, commentata. T. I—III. Como, 1985-1986; Hills er K.-H. Die Fragmente zur Dialektik der Stoiker. Neue Sammlung der Texte mit deutschen übersetz, und Kommentar. Bd. I-IV. Stuttg., 1987-1988 (соч. средних и поздних стоиков см. в соотв. статьях).

Лит. Общие работы: Bevan Ε. Stoics and Sceptics. Oxf., 1913; Barth P. Die Stoa. 6 Aufl., völlig neu bearb. von A.Goedeckemeyer. Stuttg., 1946; Pohlenz M. Die Stoa. Bd. 1-2. Gört., 1964-19653; Christensen J. An Essay on the Unity of Stoic Philosophy. Cph., 1962; Edelstein L. The Meaning of Stoicism. Camb., 1966; RistJ. M Stoic Philosophy. Camb., 1969; Schmekel A. Die Philosophie der Mittleren Stoa. Hldh., 19742; Arnold V. E. Roman Stoicism. L., 19582; DAgostino V. Studi sul neostoicismo. Seneca, Plinio il Giovane, Epitteto, Marco Aurelio. Tor., 1950 (19622); Recovering the Stoics (SJPh XXIII Suppl.) 1985; Long A. A. Stoic Studies. Berk.; L. Ang.; L., 1996; Inwood B. (ed.). The Cambridge Companion to the Stoics. Camb., 2003; Степанова А. С. Философия Древней Стой. СПб., 1995; Столяров А. А. Стоя и стоицизм. М., 1995. Логика: Mates В. Stoic Logic. Berk.; L. Ang., 19612; Frede M. Die Stoische Logik. Gott., 1974; Les Stoïciens et leur logique. Ed. J. Ρ Brunschwig. 1978; Bobzien S. Die Stoische Modallogik. Würzb., 1986. Физика: Sambursky S. Physics of the Stoics. L., 1959; Bloos L. Probleme der Stoischen Physik. Hamb., 1974; Hahm D. E. The Origins of Stoic Cosmology. Ohio UP, 1977; Goldschmidt V. Le système stoïcien et l'idée de temps. P., 19692; Duhot J. J. La conception stoïcienne de la causalité. P., 1989. Этика: DyroffA. Die Ethik der Alten Stoa. В., 1897; Rieth О. Grundbegriffe der Stoischen Ethik. В., 1933; Mancini G. L'etica stoica da Zenone a Crisippo. Padova, 19402; Bodson A. La morale sociale des derniers stoïciens, Sénèque, Epictète et Marc-Aurèle. P., 1967; Tsekourakis D. Studies in the Terminology of the early Stoic Ethics. Wiesb., 1974; Forschner M. Die Stoische Ethik: Über den Zusammenhang von Natur, -Sprachund Moralphilosophie im altstoischen System. Stuttg., 1981; Inwood В. Ethics and Human Action in Early Stoicism. Oxf., 1985; Nussbaum M. The Therapy of Desire. Theory and Practice in Hellenistic Ethics. Princ, 1994; Bobzien S. Determinism and Freedom in Stoic Philosophy. Oxf.; N. Y., 1998. Стоическая традиция в философии: Oltramare A. Les origines de la diatribe romaine. Gen.; Lausanne, 1926; Loisel G. Libertö, Droit, Bonté. Marcaurelia. Doctrine néo-stoïcienne de vie religieuse, morale et sociale. P., 1928; Spanneut M. Le stoïcisme des pères de l'église. De Clément de Rome a Clément d'Alexandrie. P., 1957; Jadaane F. L'influence du Stoïcisme sur la pensée musulmane. Beyrouth, 1968; Spanneut M. Permanence du Stoïcisme: De Zenon à Malraux. Gembloux, 1973; Tanner R. G. The case for Neo-stoicism today, Prudentia 14, 1982: 39-51; Colish M. L. The Stoic tradition from Antiquity to the early Middle Ages. T. 1-2. Leiden, 1985 (См. тж. общ. лит. к статье Античная философия).

А. А. СТОЛЯРОВ

Античная философия: Энциклопедический словарь. — М.: Прогресс-Традиция

П. П. Гайденко, М. А. Солопова, С. В. Месяц, А. В. Серегин, А. А. Столяров, Ю. А. Шичалин

2008